– Что ты стоишь, Костя, иди. И не дергай меня по пустякам.
Продавец вышел в зал и занял прежнее место за прилавком. Посмотрев на Егорова, не двинувшегося с места, продавец вздохнул.
– Очень сожалею, но директора нет на месте, – сказал он. – Ничем не могу помочь.
– Тогда вот что, передайте вашему директору, что я близкий друг его друга. Я друг Федора Михайловича Пахова. И именно Пахов посоветовал мне обратиться со своим затруднением прямо к вашему директору. Так и скажите: я друг Пахова.
– Хорошо.
Продавец Костя вздохнул и снова пошел в служебное помещение, постучался к директору.
– Он, инвалид этот, говорит, что он друг какого-то Пахова, – Костя виновато опустил глаза. – Ничего не могу с ним поделать. Он говорит…
– Говорит, говорит, – Чемоданов, раздраженный поведением подчиненного, хлопнул ладонями по крышке стола. – Запомни: ни у Пахова, ни у меня нет знакомых инвалидов. Если, конечно, не считать вас, продавцов.
– И что же делать?
– Веди его сюда, – Чемоданов матерно заругался. – Если я стану разговаривать с каждым уродом, который пришел в магазин, у меня язык отсохнет. На это продавцы поставлены, за это жалование получают. Ну, веди его. Но чтобы это в последний раз.
Продавец Костя снова вышел в зал, махнул Егорову рукой, мол, идите сюда. Тяжело опираясь на палку, морщась и приволакивая ногу, Егоров заковылял по залу, проследовал за продавцом в кабинет Чемоданова.
– Это вы директор? – закрыв за собой дверь, Егоров сделал несколько шагов вперед, остановился и часто задышал. Костя встал посередине кабинета, сплел руки на груди.
– Не директор, а хозяин магазина, – поправил Чемоданов. – Чем могу?
– А сказали, вас на месте нет, – качая головой, Егоров посмотрел на Костю. – Молодой, а врать уже научился.
– Чем могу? – повторил Чемоданов и нетерпеливо застучал пальцами по крышке стола.
– Я тут тассол купил у вас сдуру, – Егоров огляделся по сторонам, пристроил палку к спинке стула. – А на Лесной… Вообще-то, я инвалид. Вот и удостоверение у меня с собой…
– Это я понял. Что вы хотите? – Чемоданов душевно страдал, выслушивая маразматические реплики инвалида.
– Так же нельзя с людьми, – Егоров расстегнул плащ, потрогал поясницу, словно хотел почесать спину. – Короче, чего вы хотите? Я занятой человек, мне некогда.
Чемоданов хотел встать из-за стола, распахнуть дверь перед этим дураком и выставить его вон, но остался сидеть, как сидел. В правой руке инвалид держал пистолет, направив ствол в грудь Чемоданова. Вдруг стихли все звуки, в кабинете установилась странная ни на что не похожая тишина. – Положи руки на стол, чтобы я их видел, – сказал Егоров и повернул голову к продавцу. – Запри дверь, ключ оставь в замке. И помни, одно неверное движение – и все.
Продавец, ещё до конца не поняв, что же происходит, запер дверь, покосился на инвалида, ожидая дальнейших приказов.
– Теперь встань у окна ко мне спиной, руки на подоконник и так замри, – Егоров дождался, когда продавец сделает то, что от него требуется. – Тебя как зовут?
– Владислав Михайлович, – сказал Чемоданов. – Просто Владик.
– Да не тебя.
– Костей зовут, – сказал продавец Костя и услышал, как что-то громко заурчало, забулькало в животе, то ли вдруг разгулялся голод, то ли страх накатил – не понять. – Извините, пожалуйста.
– Ничего страшного, – Егоров шагнул к письменному столу.
– Кто это? – левой свободной рукой он указал сперва на одну, потом на другую фотографию на столе Чемоданова.
– Это жена моя, – кивнул на правое фото Чемоданов.
– А это кто?
– Это так, знакомая одна, подруга.
– Я вижу, в твоем вкусе толстые бабы?
Егоров замолчал, и стало слышно, как урчит живот у продавца Кости.
– Я ведь вопрос тебе задал.
– Да, в кусе, во вкусе, – плохо соображавший Чемоданов с усилием шевелил занемевшими губами.
– Жена у тебя толстая и здоровая, любовница тоже толстая. И что у тебя за вкус?
– Не знаю, – Чемоданов почувствовал, как налилось краской, загорелось лицо. Он убрал руки со стола и намертво вцепился пальцами в подлокотники кресла. – Сам не знаю.
– Наверное, в прошлой жизни ты был пастухом коровьего стада. Хорошим пастухом, прилежным, любящим своих животных.
– Наверное.
– А в прошлой жизни ты, случайно, не занимался скотоложеством? Ну, со своими коровами?
– Не помню, то есть, не знаю…
Чемоданов чувствовал, как сорочка под пиджаком сделалась влажной и прилипла к спине.
– А сейчас, когда ты со своей женой, ну, как это сказать… Ну, когда ты со своей женой это самое… У тебя нет ощущения, что ты занимаешься скотоложеством? Ну, с коровой это самое…
– Нет, – Чемоданов тупо вращал глазами по сторонам. – То есть, ощущение-то есть…
– Значит, и в прошлой жизни ты занимался скотоложеством. Это уж совершенно точно. Ничего, что я с тобой об этом говорю? Или я коснулся слишком интимной темы?
– Ничего. Говорите, о чем желаете Я ведь не какой-нибудь ханжа, – Чемоданов с ненавистью посмотрел в спину застывшего у подоконника продавца. – Говорите, пожалуйста. Очень даже интересно послушать.
Ни с того, ни с сего, Чемоданов вдруг поверил, что умереть сегодня ему не дано. Спасение обязательно придет, ещё не понятно откуда, но придет обязательно. Надо только вытерпеть, вынести всю эту пытку унижением. Сейчас он имеет дело с сумасшедшим, так пусть дегенерат изгаляется себе в удовольствие.
– Это хорошо, что с тобой можно о всяком поговорить. Что ты не ханжа – это хорошо. У нас ведь промеж собой разговор. Мужской. Никто лишнего чужим людям не сболтнет. Тем более что лично ты скоро помрешь. Прямо за этим столом и помрешь. Так что, можно о всяком поговорить. О всяком.