– Два убийства – это не хранение опия, – возразил Ларионов.
– Все это довольно спорно, – сказал Максименков. – И свидетели, которые самих преступлений не видели, вызывают сомнения. Я подумаю, как все можно повернуть.
– А как мне вести себя там, в прокуратуре? – Ирошников вяло копался в тарелке. – Если они будут на меня давить, сами понимаете…
– Вы не насильник, не совратитель малолеток, – улыбнулся адвокат. – Вашим делом будет заниматься не сама прокуратура, а милиция по поручению прокуратуры, таков порядок. И нам это на руку. Если прокуратура ещё скрипит, но держится на старых кадрах, то в милиции, одна молодежь неопытная. Как только начнутся допросы вы, Антон, напишите ходатайство, чтобы на эти допросы допустили адвоката, то есть меня. Дело я, в конце концов, получу, но на допросы милиционеры меня не допустят. Сто процентов не допустят. По неопытности и из чувства противоречия. И они сами попадут в ловушку. На суде вы смело отказываетесь от показаний, данных следствию. А я заявляю: показания, данные без участия защиты, а допрашиваемый неоднократно просил допустить на допросы адвоката, не могут быть использованы в качестве доказательств. И показания, данные следствию, – псу под хвост. Здоровье важнее любых бумажек. Если милиция станет дожимать, не очень-то брыкайся. Договорились?
– Надо подумать, – Ирошников закурил. – Хотя бы несколько дней.
– Времени на раздумье у вас осталось не много, – Максименков многозначительно поднял брови, мол, мое дело предупредить, а решать вам. – Милиция тоже сложа руки не сидит, и занимается вашими поисками ОРО, оперативно-розыскной отдел. Это серьезные ребята, которые специализируются на отлове беглых зэков, преступников, скрывающихся от следствия или суда. На отлове или отстреле. Вы, Антон, сидите на квартире у приятеля и всерьез думаете, что вас там не найдут. А времени у вас в обрез и денег наверняка мало. Если ОРО вас разыщет, будет хуже вам же самому.
– И все-таки надо подумать, – сказал Ирошников. – Хотя бы дня три.
– Хорошо, жду звонка через три дня, – Максименков посмотрел на Ларионова. – Единственная просьба, Дима: не сообщай моей жене о том, о том, что я тебе помогаю и вообще… Она будет против этого. Вера сложный человек.
– Точно, сложный, – Ларионов решил, что отношения адвоката и Веры совсем не гладкие. – Еще одно слово. Мы рассматривали вопрос только в одной плоскости. Нужно опустить голову и топать в прокуратуру. Но ведь есть и другой путь: найти убийцу.
– Глупости, – хмыкнул Максименков. – Кто станет искать убийцу, вы или, может, он? Вы, Дима, взрослый человек, молодость позади, кое-что видели в жизни, но не перестаете меня удивлять наивностью. Никаких результатов эти поиски не дадут, все равно, что бегать кросс со спущенными штанами. Только людей смешить. Всем журналистам нравится играть в частных детективов. Это со временем проходит, потому что появляются серьезные заботы. Но некоторые до седых волос разыгрывают из себя сыщиков, – Максименков назвал несколько известных фамилий. – Эти люди даже не понимают, как они смешны.
Поднявшись с дивана, Ларионов, заметил, что за окном тяжелые облака закрыли солнце, полетел мелкий снег. Он бесцельно побродил по комнате, переставил с подоконника на телевизор пепельницу, поставил на полку книгу. Вытащив из стола записную книжку, он перевернул несколько страниц, поставил телефон на колени и набрал номер. У Иры из Резервного проезда никто не брал трубку. Значит, угощает обедом гостя или сама в гости подалась. А, Бог с ней, погода испортилась, весной больше не пахло, лишь из кухни доносился запах горелого жира. Нет, никуда он не пойдет. Станет киснуть весь выходной здесь, в этой комнате, назло всем знакомым женщинам, назло самому себе, назло всему свету. Поставив телефон на стол, он снова прошелся от окна до двери и обратно и переставил пепельницу с телевизора на подоконник.
Сев на стул, Ларионов задумался. Как же убить остаток дня и приближающийся вечер, тихий и длинный? Но тут зазвонил телефон.
– Хотел бы принять приглашение, но не могу, – сказал Ларионов в трубку. – Очень хотел бы приехать, но не могу, – он морщился, выдумывая себе неотложное и очень важное занятие. – Нет, и ко мне нельзя.
– Вот позвонила тебе в кое то веки раз, а ты не можешь, – женский голос в трубке звучал грустно.
– Соседка тут, баба Катя, ты её помнишь, удар с ней, что ли случился, – соврал Ларионов. – Что-то вроде удара. Врачи приезжали, только руками развели. Спала старуха днем, во сне все и случилось. У них, пожилых, кровь больно густая, а во сне ещё больше густеет. Сосуды закупориваются. Видимо, тромб оторвался. И то ли в мозг, то ли куда… Врачи говорят, шансов мало.
– Да, чуткий ты к чужому горю, – ответил женский голос. – Прямо самый человечный человек. Жалко.
Ларионов не понял, о чем сожалеет собеседница: то ли о том, что он занят и не может встретиться, то ли о том, что соседка баба Катя при смерти. Но на всякий случай он согласился.
– Мне самому жалко.
– Значит, доктора так тебя и оставили с умирающей старухой на руках?
– Ну, она ещё не совсем умирающая, – заюлил Ларионов. – Они говорят, если второго удара не последует, может, выкарабкается баба Катя. Организм-то у неё ещё крепкий. Всю жизнь на физической работе, передовик труда. Медаль даже есть за доблестный труд. Может, ещё очухается. Врачи больше всего за ноги её опасаются, что ходить не будут.
– Ладно, передавай привет бабе Кате, – сказала телефонная трубка. – Кстати, видела тут тебя на улице дня три назад, под вечер. Бежишь куда-то, торопишься, а лицо просветленное, вдохновенное какое-то. Будто тебя только что в первый раз поцеловала любимая девушка или получку ты получил. Купил бутылку и с ней бежишь домой. Ты был прекрасен. А рядом с тобой какой-то с мрачным видом какой-то субъект шагает. Ты ему хоть налил?